Сейчас мне кажется, что хуже того, что со мной происходит, и быть ничего не может. А ведь пройдет пара этапов, и вот по этому именно дню и наступит сожаление. И покажется, что держал что-то в руках, сам не понимая что, – держал, держал да и выкинул. Господи, как же погано должно стать потом, чтобы можно было жалеть о том, что происходит сейчас… И ведь самое интересное: с одной стороны, жить все бессмысленней и хуже, а с другой – абсолютно ничего в жизни не меняется. На что же я надеюсь?
Поднимите руки, у кого не возникало подобных мыслей за последние полтора года.
Самое удивительное, что и хронологически, и событийно этот монолог у Пелевина — вообще не про нашу жизнь. Он написан 25 лет назад, в повести «Принц Госплана», события которой происходят в конце 1980-х, на фоне развала СССР, перестройки, гласности и экономического кризиса. При этом рассуждение про «пару этапов», после которых о сегодняшнем дне придётся ещё пожалеть, относится не к судьбам страны или героя повести, а к 11 уровню культовой игры Prince of Persia 1.0, на котором Принц (он же Саша Лапин) предвидит gameplay повышенной сложности. Тут даже пророчества, в сущности, никакого нет: всякий, кто до этого уровня добирался, может подтвердить, что сложность там действительно запредельная. В эпоху создания повести мало кому этот уровень давался сходу без God mode или без подсказок на игровых форумах.
Кстати, с пелевинской метафорой про связь между жизнью и компьютерной игрой за эту четверть века произошла очень занятная трансформация. На заре киберпанка мысль о том, что мы живём внутри игры, с заранее кем-то написанным сценарием, казалась откровением. После всеобщей компьютеризации она стала общим местом, а к нулевым начала уже раздражать своей банальностью и частотой повторения. 6 лет назад, в романе t, Пелевин предпринял занятную попытку расширить тему, сделав героями 3d-шутера «Петербург Достоевского» классиков русской литературы. Опыт вышел скорее неудачным, в силу специфики выбранного игрового жанра: шутеры — штука вполне сектантская, и целевая аудитория Толстого с Достоевским от этой секты довольно далека. Так что лично мне придумка про историю литературы как сценарий устаревшей компьютерной игрушки показалась изящной, а её исполнение — никаким. Но год назад в своём 12-м романе Пелевин эту метафору полностью вывернул наизнанку. Вторая часть романа — вставная повесть «Добрые люди» — вдыхает экзистенциальные и метафизические смыслы в самую популярную из игрушек современности. И это никакой уже не киберпанк, и вообще становится понятно, что cyberpunk is dead, потому что cyber — это наш мэйнстрим. Если бы я этот роман дал почитать своему сыну Лёве (которому к моменту выхода книги едва исполнилось семь), то он бы понял эту повесть. Потому что люди, играющие в компьютерные игры — это сегодня уже не секта инженеров, засевших в Госснабе-Госплане, и не красноглазые геймеры со всклокоченными волосами, а всё человечество. А Пелевин, как сказал бы классик марксизма-ленинизма, есть зеркало этой самой революции. Которую и компьютерной сегодня не назовёшь.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →